Глава 4. ОШИБКИ РЕФОРМАТОРОВ
3. Принципиальные дефекты стратегии реформ
Проблема упирается в систему целеполагания. Речь идет о
дефектах стратегии реформ применительно, так сказать, к нормальному варианту
стратегии реформ, ориентированному на решение задачи создания в стране
эффективного рыночного хозяйства. Примерно в таком духе задача реформ и
формулировалась при начале реформационных преобразований.
Задачу эту предполагалось решить путем строительства
высоколиберализованного и высокоприватизированного открытого рыночного
хозяйства. Логика была примерно такая: раз производственный аппарат экономики
России – это производственный аппарат развитой экономики (таким он был в 1990
г.), то экономика России может эффективно работать при уровне либерализации и
приватизации, сравнимом с таковым в развитых странах. Выше было
продемонстрировано, что на самом деле это не так уже по причине состояния
эффективности предпринимательского сообщества.
Кроме того, российские реформаторы, взявшие на веру тезис о
сверхэффективности высоколиберализованного и высокоприватизированного хозяйства,
просто переоценивали эффективность экономик такого рода. Само собой разумеется,
они упускали из виду, что переход от регулируемых смешанных экономик
“бреттон-вудского типа”, начавшийся около 1978 г., к экономикам неолиберального
типа привел к снижению эффективности даже развитых экономик, если ее мерить
способностью развиваться, и к замещению экономик развития экономиками
перераспределения.
Расчеты на то, что в варианте высоколиберализованного и
высокоприватизированного рыночного хозяйства экономика России может быть
эффективной, были ошибочны изначально. Но сами по себе они не могли привести к
настолько печальным результатам, которые мы имеем ныне. Если бы,
например, в 1991–1993 гг. в России скопировали экономическую систему США “один к
одному”, то положение в экономике России было бы сегодня много лучше
сравнительно с тем, что мы имеем, и миллионы наших сограждан не скончались бы
преждевременно в период реформ, в 2–3 раза перекрыв в этом отношении
“достижения” эпохи коллективизации.
Большинство проблем возникло именно потому, что система
целеполагания в процессе реформ постепенно менялась.
Довольно быстро на первый план вышла задача превращения
экономики России в экономику генерации сверхприбыли с ее последующим вывозом в
той или иной форме за рубеж. В первые два-три года реформ из России были
выкачаны оборотные средства на сумму в несколько сот миллиардов долларов. Затем
на первый план вышла выкачка средств в форме приобретения СКВ и вывоза капитала.
Но принципиальное значение имеет факт превращения
экономики России в экономику генерации сверхприбыли.
Все без исключения процессы, протекавшие в экономике в связи
с реформами, способствовали этому. В том числе:
1) понижение реальной заработной платы работников (в 1995 г.
до 43% относительно дореформенного уровня);
2) формирование значительной прибыли за счет амортизационного
фонда и соответственно процесса уничтожения основных фондов с результатом в виде
создания потенциала демодернизации и деиндустриализации России;
3) демонетизация (она привела к резкому падению реального
налогообложения экономики);
4) частичное финансирование бюджета за счет продаж ГКО (со
скандально высоким процентом по ним) с соответствующим уменьшением налогов;
5) постепенное уменьшение доли платежей налогового типа в ВВП
под предлогом стимулирования производственных инвестиций (на реальную динамику
которых бюджетные сокращения не влияют).
Доля в ВВП расходов консолидированного бюджета (без
внебюджетных фондов) уменьшилась, по данным российской статистики, с 1994 г. по
2005 г. с 38,1% до 27,8%, а расходов федерального бюджета – с 24,2% до 16,0%.
Уменьшилась доля в ВВП и внебюджетных фондов. Если бы тезис, согласно которому
чем меньше бюджет, тем больше ВВП и тем выше темпы его роста, был верен, ВВП
России при таких сокращениях бюджета взлетел бы вверх ракетой, а на деле он в
2004 г., через 12 лет, был примерно таким же, как в 1992 г.
Фактически проводимый экономический курс ориентирован на
воскрешение экономической модели России 1913 г. (абсолютно не соответствующей
современным реалиям) в полном масштабе. Вот шаги на этом пути.
Шаг 1. Несельскохозяйственная экономика старой России
была экономикой сверхприбыли. Эта модель в несколько усовершенствованном
варианте воспроизведена сегодня. Усовершенствования сводятся к созданию в
частном секторе нескольких “центров” генерации сверхприбыли. В том числе в сфере
ТЭК и особенно продажи нефти и нефтепродуктов, в сфере винно-водочной торговли
(сдана частному капиталу). Намечено сделать “центром” генерации сверхприбыли
ЖКХ.
Шаг 2. Свернута бюджетная система. Федеральный бюджет в
2004 г. был в процентах к ВВП примерно такой же, как “золотой бюджет” Российской
империи, который, между прочим, не включал бюджетов земств. И это при том, что
старая Россия была аграрной страной. А нынешняя Россия даже на Западе все еще
признается индустриальной страной.
Шаг 3. Принятый закон о земле открывает широкие ворота
для восстановления крупного землевладения (при ликвидации эквивалента общинного
землевладения в виде колхозов и их правопреемников) и создания латифундий,
принадлежащих иностранным капиталистам.
Шаг 4. Идет свертывание системы социального обеспечения.
Шаг 5. Проводится политика восстановления утраченных
отчасти в 1914 г. (кампания против германского засилья), отчасти в 1917 г.
позиций иностранного капитала (сверхпоощрительный режим для иностранных
инвесторов), фактическое субсидирование иностранных инвестиций в результате
политики заниженного курса рубля.
Шаг 6. Налицо попытки “сдать” иностранному капиталу
банковский сектор и восстановить положение в этом секторе, существовавшее по
состоянию на 1917 г., когда отечественный капитал в нем почти не был
представлен.
В период Гражданской войны возникли проекты замены российских
рабочих (“если они не найдут в себе силы для нравственного самообуздания”, как
тогда писали) иностранной рабочей силой. Налицо попытки реанимировать эти
проекты под предлогом дефицита рабочей силы при наличии в стране большой
безработицы. При этом взоры, как и тогда, обращают на Китай, не зная, что в КНР
неквалифицированная рабочая сила сегодня стоит дороже, чем в России
квалифицированная.
Различия между Старой и Новой Россией на данный момент и
на перспективу заключаются в следующем:
1) государственный домен (включал большую часть
государственной территории, железные дороги, которые находились в ведении
соответствующего министерства, государственные монополии) в Старой России был
больше, чем ныне; причем налицо перспектива его сведения практически к нулю;
2) крестьянство было практически гарантировано от
пауперизации;
3) внутренний рынок был преимущественно закрыт тарифной
системой и в основном зарезервирован за отечественными компаниями, включая
таковые с иностранным капиталом;
4) центробанк участвовал в кредитном обслуживании экономики;
5) в стране действовала эффективная кредитная система;
6) имелся эффективный фондовый рынок;
7) имелась развитая система картелей и синдикатов,
обеспечивавшая эффективное функционирование рыночных механизмов;
8) существовал развитый и быстро растущий кооперативный
сектор;
9) денежная система золотостандартного типа обеспечивала
эффективность рыночной саморегуляции экономики и исключала возможность инфляции
и спекулятивных вакханалий;
10) акционерные компании не обладали правом приобретать
землю, земельный оборот контролировался (одна из функций губернаторов).
Неверно считать, что реформы имеют беспроектный характер.
Проект есть. В целом налицо попытка восстановить экономическую конструкцию
России “образца 1913 г.”, но в неэффективном варианте и с максимально
уменьшенным экономическим суверенитетом. Однако даже эта схема не устраивает
определенные круги на Западе, и там раздаются голоса, что, мол, “гадину (Россию)
нужно добить”. О том, что за такое удовольствие при наличии в Евразии китайского
экономического и политического “дракона” придется дорого заплатить, сторонники
“добивания гадины” забывают.
В связи с концептуальной схемой российских реформ заслуживает
внимания экзотический характер политики в области обеспечения экономики
России инвестициями. Политика эта строится на максимальном способствовании
привлечения в страну иностранных инвесторов и одновременно способствовании
вывоза из страны капитала. Иначе говоря, она нацелена не на форсирование
капиталонакопления, а на форсирование замещения отечественных инвесторов
иностранными и отечественных собственников иностранными. Отсюда также
практика фактического поощрения тезаврации сбережений в СКВ, вкладывание активов
Центробанка и “излишних доходов бюджета” (и это в стране с вымирающим
населением!) в государственные ценные бумаги западных стран.
Инвестиционная политика России нацелена не на форсирование
капиталонакопления, а на замещение отечественных инвесторов и собственников
иностранными. Отсюда также практика фактического поощрения тезаврации сбережений
в СКВ, вкладывание активов Центробанка и “излишних доходов бюджета” (и это в
стране с вымирающим населением!) в государственные ценные бумаги западных стран.
По сути “обмен капиталом” является формой выплаты репараций
Западу, который уже получил от России больше, чем он рассчитывал получить от
Германии после проигрыша ею Первой и Второй мировых войн.
Характерной особенностью инвестиций в Россию из развитых
стран является то, что почти все они в той или иной степени дотируются
российской экономикой ввиду заниженного курса рубля. В 1999–2004 гг. при
заниженном минимум в 3 раза курсе рубля инвестиции, не имеющие формы ввоза машин
и оборудования, автоматически дотировались Россией в среднем минимум на две
трети. В условиях действия нового земельного закона Россия фактически дотирует
скупку своих собственных земель иностранными инвесторами.
Отечественные же инвесторы такой дотации не получают.
Система валютной либерализации создает для российского
инвестора дополнительные инвестиционные риски и оказывает парализующее влияние
на его склонность к инвестициям во все те секторы экономики, где он может
столкнуться с конкурентом из развитых стран с сильными валютами, инвестиции
которого фактически дотируются Россией.
В общем итоге возникает ситуация, когда Россия играет и
проигрывает на всех тех досках, на которых она ведет инвестиционную игру. Она
вывозит капитала во всех формах (включая вложения в СКВ и капиталовложения
Центробанка и Минфина в иностранные государственные ценные бумаги) много больше,
чем ввозит.
В этих условиях уже неудивительно, что характерной чертой
инвестиционной политики государства за весь период реформ является ставка не на
максимизацию инвестиций вообще, а лишь инвестиций иностранного капитала в
Россию.
При этом и реформаторы, и, к сожалению, большая часть
общественности, попавшей под влияние реформаторов, видимо, просто не понимают,
что:
1) в советские времена Россия вкладывала в основные фонды
каждый год свыше 1 трлн долл. в ценах 2002 г.;
2) в настоящее время в текущих ценах капиталовложения России
в основные фонды идут на уровне не меньше 500 млрд долл. в год (расходуется
соответствующее количество цемента, металла и т.д.);
3) потенциал инвестиционного сектора экономики используется
все еще в лучшем случае наполовину;
4) западные инвесторы вообще не любят вкладывать средства в
промышленность в своих и чужих странах, и доля производственных капиталовложений
в мировой экономике без Китая опустилась до рекордно низкого уровня. До
правительства, по-видимому, не доходит, что никто ничего строить в России не
будет, а вложений в капиталоемкое производство (например, в электроэнергетику)
иностранные инвесторы избегают как черт ладана.
Стратегия российских реформ, осуществляемых под флагом
ультралиберализма, как ни парадоксально, в ряде отношений имеет ярко выраженный
антирыночный характер.
Во-первых, фактически проводится стратегия отказа от
строительства эффективной кредитной системы и фондового рынка, а в 90-е годы
экономика была принудительно демонетизирована.
Во-вторых, принят принцип нереагирования на кризис. На
кризис же в любой рыночной экономике положено реагировать антикризисными
мероприятиями – именно по той причине, что кризис означает не только падение
производства или инвестиций, но прежде всего падение работоспособности рыночного
механизма.
В-третьих, принят принцип диспаритета в ценах на труд, с
одной стороны, и на товары и услуги – с другой. Фактически заблокировано
создание организаций, способных обслуживать интересы трудящихся. Рынок труда
соответственно утратил черты рынка. На нем установлена монополия
предпринимателей с перспективой того, что организации рабочих будут в конце
концов созданы, но под криминальной опекой.
В-четвертых, политика в области оплаты труда и
социального обеспечения препятствует воспроизводству эффективной рабочей силы.
В-пятых, цены на топливно-энергетические ресурсы
устанавливаются на базе тех цен, которые вырабатываются якобы мировым рынками, а
фактически рынками развитых стран и без учета заниженности курса рубля. В
результате в настоящее время цены на продукцию ТЭК в стране в несколько раз
превышают средний уровень цен, а ее доля в себестоимости промышленной продукции
недопустимо велика. И все это в одной из самых холодных стран мира. Тем самым
работа рыночного механизма парализуется.
В-шестых, принят принцип приоритетности способствования
решению задачи создания глобальной экономики безотносительно к ущербу для
экономики России и ее предпринимательского сообщества, причем в ситуации, когда
создание глобальной экономики явно невозможно.
В-седьмых, объективно проводится политика выплаты
репараций Западу.
В-восьмых, и внешняя, и внутренняя экономическая
политика, в том числе политика цен, строится так, как если бы в России
функционировала золотостандартная денежная система; фактически игнорируются
разнообразные следствия и значительные эффекты, порождаемые существенным
разрывом между рыночным курсом рубля и его курсом, исчисленным по паритету
покупательной способности, которые необходимо учитывать при управлении
экономикой.
ОГЛАВЛЕНИЕ ДАЛЬШЕ
